четвер, 27 квітня 2017 р.

Блядство коммунистов.

"Разврат, пьянка, совращение девушек"[Aug. 1st, 2013|12:32 pm]
Originally posted by altyn73 at "Разврат, пьянка, совращение девушек"
58 лет назад министр культуры СССР Георгий Александров вместе с группой соратников поплатились своими постами за создание тайного борделя. В этом номере обозреватель "Власти" Евгений Жирнов завершает поиск истинных причин низвержения партийных идеологов.




"В квартире настоящий притон"

Письмо, найденное мной в архиве, пришло в ЦК КПСС в феврале 1955 года.
"Дорогой Никита Сергеевич!
По причинам, которые Вы, конечно, поймете, прочтя это письмо, я не могу назвать себя, но поверьте, то, что я пишу, чистая правда. Моя дочь, девушка 18 лет, попала в большую беду. Подруга познакомила ее с одним пожилым, лет 60, человеком, который представился ей писателем Кривошеиным Константином Кирилловичем. Начались встречи — сначала в кино, потом в ресторанах, а потом он уговорил ее поехать к нему, он 'будет читать ей пьесу'. Она по наивности согласилась. Остальное Вам понятно. Заметив, что дочь забросила учебу и пропадает неизвестно где, я стала ее допрашивать и узнала все. Я немедленно поехала к нему, пробыла в его шикарной квартире около получаса и все поняла.
Слушая его циничные рассуждения, я пришла в ужас. И все это происходит у нас в столице. Совсем он не писатель. Есть у него, кажется, две или три инсценировки, которые нигде не ставят. А денег у него много, живет он богато. Кроме квартиры есть дача под Москвой. Очевидно, главным источником существования служит квартира. По словам дочери, у него постоянно бывают какие-то пары. Среди них министр культуры Александров с киноартисткой Ларионовой, академик Еголин с какой-то 'Эллой' из театра Вахтангова, проф. Петров с 'Аней' и много других, фамилии которых моя дочь не знала. В квартире настоящий притон. Разврат, пьянка, совращение девушек. Я немедленно потребовала от дочери прекратить все отношения — она это выполнила. Нам ничего от него не надо, но я считаю своим моральным долгом сообщить это Вам, чтобы прекратить это безобразие. Мне очень стыдно за себя и свою дочь, и я хочу, чтобы это чувство не испытывали другие матери.


Особенно страшно то, что эта квартира, оказывается, широко известна среди работников искусств и литераторов. Ею пользуются, как мне сказали, многие и, очевидно, как-то оплачивают труд и гостеприимство хозяина. Имея такой круг знакомых, гр. Кривошеин чувствует себя, очевидно, в полной безопасности. Так ли это?
Я прошу Вас, Никита Сергеевич, сделайте, чтобы эти дела этих людей не остались безнаказанными".
В том, что о письме немедленно доложили первому секретарю ЦК КПСС, казалось бы, ничего странного не было. Дело касалось союзного министра и члена-корреспондента Академии наук СССР, которые прежде работали в Управлении пропаганды ЦК. Реакция Хрущева тоже была предсказуемой. По его указанию письмо отправили для проверки и рассмотрения секретарю ЦК по идеологии Поспелову и зампреду Комитета партийного контроля (КПК) Комарову.

"Помпадуры и помпадурши"

Но все ли в письме было правдой? Во всяком случае, творческий путь Константина Кривошеина был подан достаточно тенденциозно и, скажем так, однобоко. В те годы он был достаточно известным участником литературного процесса. Особыми талантами он действительно не блистал, но его пьесы густо советского содержания "Мечта поэта", "На маленькой станции", "Сказка о будущем" ставились в провинциальных театрах и художественной самодеятельностью. Мало того, их переводили и ставили в странах соцлагеря. Время от времени Кривошеин грешил стихами, по сравнению с которыми его пьесы были просто шедеврами.
Однако куда большую известность ему принесли инсценировки классиков — Чехова, Салтыкова-Щедрина, Мамина-Сибиряка. Как раз накануне появления в ЦК анонимки в Ленинградском театре комедии прошла премьера инсценировки Кривошеина, которую поставил Георгий Товстоногов. И критики оценили эту работу весьма благосклонно. "Литературная газета", например, писала:
"Ленинградский театр комедии так долго преследовали ошибки, неудачи и провалы, что зритель начал уже сомневаться в его жизнеспособности. Очевидно, внутри коллектива театра было горькое ощущение неудовлетворенности — он обратился к классике сатиры и начал работу над спектаклем 'Помпадуры и помпадурши' по Щедрину.
Многое в судьбе этой работы зависело от инсценировки, написанной К. Кривошеиным. К инсценировкам у нас часто относятся так: если спектакль неудачен, то вина за провал обычно полностью возлагается на инсценировку; если критик оценивает спектакль положительно, то спектакль получился 'вопреки' неблагодарному для исполнителей материалу. Случай, произошедший в Театре комедии,— случай особый: спектакль здесь получился не вопреки, а благодаря добросовестной и тщательной работе автора инсценировки. Разумеется, в ней есть недостатки — беглость, неполнота некоторых персонажей, сюжетные натяжки, весьма, впрочем, немногочисленные. Но автору удалось, бережно относясь к тексту Щедрина, создать пьесу с единым героем и единым действием".
Одобрительную рецензию поместили и "Известия". А всего несколько дней спустя фарс и балаган начались в редакциях. Товарищи из КПК потребовали от редакторов признаться, что печатали положительные рецензии по указанию министра культуры Александрова.
"В 'Литературной газете',— оправдывался в марте 1955 года ее главный редактор Борис Рюриков,— была опубликована рецензия критика Н. Коварского на спектакль 'Помпадуры и помпадурши' в Ленинградском театре комедии. В этой рецензии, положительно оценивая спектакль в целом и инсценировку произведения Салтыкова-Щедрина, сделанную К. Кривошеиным, автор вместе с тем указывал на недостатки инсценировки — 'беглость, неполнота некоторых персонажей, сюжетные натяжки'.
Член Союза советских писателей критик Н. Коварский, приехав из Ленинграда, высказал желание написать рецензию о спектакле 'Помпадуры и помпадурши'. Спустя некоторое время член редакционной коллегии 'Литературной газеты' К. Анастасьев был в Ленинграде, посмотрел этот спектакль и нашел его интересным. После этого рецензия Н. Коварского, доработанная автором, появилась в газете.
Никаких советов и рекомендаций со стороны работников Министерства культуры редакция по этому вопросу не получала.
В дополнение к изложенному считаю нужным сообщить, что 23 августа 1951 г. в 'Литературной газете' была опубликована статья "Легенды о совестливых купцах", в которой резко критиковалась работа К. Кривошеина над инсценировкой романа Д. Н. Мамина-Сибиряка 'Хлеб'". В этой статье, в частности, говорилось: 'Все эти инсценировки роднит одна черта: их авторы натуралистически смакуют необузданные страсти, преступления, моральное падение человека и не вдумываются в то, каков же идейный смысл поведения героев'".
Но такие доказательства аморальности Кривошеина партийным следователям не понадобились. Как не потребовались и признания его друзей в том, что они платили драматургу за использование его квартиры для любовных развлечений. Истинным источником доходов Кривошеина были произведения искусства. Он искал и скупал картины, а затем перепродавал их своим высокопоставленным приятелям. Уголовный кодекс РСФСР квалифицировал это как спекуляцию. Так что драматурга ждала прямая дорога на нары с конфискацией имущества.

"Я только гладил"

Естественно, подобная участь академику Александрову не грозила. Все должно было развиваться по обычной схеме — признание в аморальном поведении, головомойка, временное понижение в статусе и возвращение впоследствии на руководящие высоты. Собственно, так же, как было в 1947 году, когда он назвал Карла Маркса западным философом.




Александрова и его соратников вызвали на заседание бюро Московского горкома, куда приехал сам Хрущев. Современники вспоминали, что "дорогой Никита Сергеевич", сам любивший погулять на стороне, долго кричал на провинившихся, а потом спросил Александра Еголина: "Ну Александров-то мужик молодой, я понимаю. А ты-то в твои годы зачем туда полез?" На что перепуганный членкор ответил: "Так я ничего, я только гладил..." С тех пор Александрова и его команду уже никто иначе как "гладиаторами" не называл. Но это легенда, хотя и очень похожая на правду.
Дальше все развивалось по сценарию. Александров покаялся. В архиве удалось найти его письмо Хрущеву, написанное 4 марта 1955 года:
"Я глубоко виновен перед Вами, перед ЦК партии. Полностью понимаю и сознаю я всю глубину своего тяжелого проступка. За 27 лет работы в партии это моя первая большая ошибка в жизни. Мне пришлось прожить трудную жизнь. Отец мой — путиловский рабочий, сам я был в детских домах, и все, что я получил в жизни,— все мне дали комсомол и партия. Особенно тяжко сознавать, что мной утеряно Ваше и ЦК доверие, которые дороже всей жизни. Хочу сказать, что если мне будет дана возможность работы в науке, которой я посвятил все зрелые свои годы, то скромным и долгим трудом буду стремиться всею жизнью возвратить Ваше и ЦК доверие, честно и упорно работая, и никогда не допущу подобных проступков и ошибок перед партией".
Правда, товарищи по литературному цеху попытались свести с "гладиаторами" старые счеты. Александров, Еголин, Кружков и их соратники долгие годы проводили в жизнь все начинания партии в идеологической сфере. Так что обиженных на них было более чем достаточно. И на партийных собраниях инженеры человеческих душ попытались исключить морально разложившихся идеологов из партии. Но эта попытка была немедленно пресечена сотрудниками аппарата ЦК. И "гладиаторы" отделались строгими выговорами.
Александров не сомневался, что все и дальше будет развиваться благоприятно, и вел себя так, будто ничего не случилось. Корней Чуковский 15 марта 1955 года записал в дневнике со слов Леонида Леонова: "Александров как ни в чем не бывало явился вчера в Академию наук за жалованием (20 тысяч) и говорил тамошней администрации: 'Теперь я более свободен, присылайте мне побольше аспирантских работ'".
Александров и его команда прекрасно понимали, что у дела чисто политическая подоплека. Товарищи по Президиуму ЦК сняли Маленкова с поста председателя Совета министров СССР и теперь вычищают его выдвиженцев. А бывали они у Кривошеина или нет, имело второстепенное значение. Начальник Главного управления кинематографии Министерства культуры Константин Кузаков начал работать с Александровым еще в Управлении пропаганды ЦК в довоенные годы, но в амурных похождениях не участвовал. Тогда руководителя советского кино обвинили в том, что он давал главные роли актрисам, к которым был неравнодушен министр. Прежде всего Алле Ларионовой. Кузаков с документами в руках доказал, что это ложь. Сотрудникам ЦК не оставалось ничего другого, как найти недостатки в его работе. Но недостатки, о которых доложили проверяющие, оказались характерными для любого советского ведомства:
"Вопрос о состоянии киножурнала 'Новости дня' и повышении его оперативности подготавливается с декабря 1954 года. Лишь 23 февраля он был поставлен на обсуждение коллегии, которая вынесла решение — создать комиссию из 12 человек для переработки предложений. До сих пор не утвержден тематический план производства фильмов на 1955-1956 годы. Не утвержден план выпуска в 1955 году научно-популярных и хроникально-документальных фильмов, обсуждение которого в течение нескольких месяцев переносилось".
Несмотря на шаткость обвинений, Кузакова все равно сняли с работы и отправили руководить издательством "Искусство".
Производственный компромат искали и на самого Александрова. Видимо, для того, чтобы его снятие с поста выглядело более обоснованным. "Руководство и коллегия министерства,— говорилось в справке о проверке,— по существу не могут конкретно, квалифицированно и оперативно решать разнообразные вопросы культуры и искусства, в том числе и коренные проблемы их дальнейшего развития.

До сих пор ни один из важнейших 'проблемных' вопросов советского искусства не получил должного решения в министерстве. В хаотическом состоянии находится концертно-гастрольная работа в стране, на самотек пущено дело создания и контроля за репертуаром театров, кино, эстрады, цирка. В крайне неудовлетворительном состоянии находится дело подбора и расстановки кадров как в центральном аппарате министерства, так и в подведомственных ему учреждениях и предприятиях и т. д.
В коллегии и в министерстве установился порочный канцелярско-бюрократический стиль, при котором многие важные вопросы бесконечно откладываются 'для дальнейшего изучения' и 'доработки' в различных комиссиях, где они кончают свое существование. Примером такой волокиты является четырехкратное рассмотрение на коллегии вопроса об упорядочении концертно-гастрольной работы в стране, который до сих пор так и не решен".
В документе, правда, не упоминалось о том, что Александров руководил министерством всего год, в то время как важнейшие проблемы советского искусства копились десятилетиями. Но политическое искусство требует жертвовать мешающими достижению цели фактами. Теперь оставалось только подождать, пока уляжется шум, и подумать о новом назначении морально разложившегося и не справившегося с обязанностями, но раскаявшегося Александрова.
Вот только возникла серьезная проблема. Советский народ воспринял слухи о причинах отставки Александрова не совсем так, как рассчитывали в ЦК. Народ решил, что началась кампания по разоблачению аморальных руководителей, и начал выдвигать кандидатуры своих непосредственных начальников для низвержения с командных высот.

"И живет с другой балериной"

По давней традиции наиболее густой поток анонимок пошел на Старую площадь из Большого театра. Ничего удивительного в этом не было. В главном театре страны, как свидетельствовали документы, работало три тысячи человек, каждый из которых считал себя заслуживающим лучшего места под солнцем советской культуры. Как водится, была проведена проверка сигналов трудящихся, и руководству партии и правительства доложили о выявленных фактах. В отчете ЦК говорилось:






"В группе руководящих работников имеется ряд лиц маловоспитанных в партийно-политическом отношении, морально неустойчивых, не соответствующих той ответственной роли воспитателей коллектива, которую они занимают.
Главный дирижер балета Файер, член КПСС с 1946 года, находясь уже в преклонном возрасте, оформляет пятый развод. В театре хорошо известно его фривольное, т. н. 'отеческое' отношение к молодым балеринам, на которое, однако, смотрят как на вполне допустимое в условиях ГАБТа. Главный художник театра Рындин, член партийного комитета, бросил семью с двумя взрослыми дочерьми и сошелся с артисткой Улановой. Несмотря на неоднократные беседы с ним, т. Рындин не разрывает эту связь и в то же время продолжает оставаться членом парткома. Главный балетмейстер театра член КПСС т. Лавровский также бросил жену с ребенком и живет в настоящее время с другой балериной; развод ему жена не дает. Дирижер К. Кондрашин, быв. член парткома, женился в третий раз. Имеются сигналы о подобных же фактах и в отношении главного режиссера театра Б. Покровского...
Все это оказывает разлагающее влияние на артистический коллектив. Репутация артистов среднего поколения Ермолаева, Корня, Плисецкой, Вишневской, Власова, Кузнецова и некоторых других в моральном отношении весьма сомнительна, хотя все они являются высокопрофессиональными солистами... Руководители театра не в состоянии предъявить к ним жесткие требования, т. к. сами не могут служить примером ни в производственном, ни в бытовом отношении.
Близорукость партийного комитета отчетливо видна хотя бы в том, что воспитательную работу с молодежью по линии парткома поручили О. Лепешинской, моральный облик которой не очень высок. Следует указать, что и в составе самого партийного комитета оказались недостойные, морально неустойчивые люди (например, С. Головкина, имевшая связь с Г. Александровым, В. Рындин, В. Давыдова)..."

Директора ГАБТа Анисимова заменили. Но это не решило проблем театра и только увеличило количество желающих свалить своих руководителей аморальным компроматом. Ну а поскольку своими подчиненными увлекалось достаточно много руководящих товарищей, страна рисковала остаться без значительного количества управленцев. Требовалось срочно найти решение, позволяющее как-то провести грань между Александровым и его "гладиаторами" и остальными номенклатурными работниками, слабыми до слабого пола.
Видимо, так и появилась идея описать подвиги "гладиаторов" в закрытом письме ЦК коммунистам, где проводилась простая мысль — иметь любовниц просто нехорошо, а вот заводить персональный бордель категорически недопустимо. В конце марта 1955 года письмо зачитали на партсобраниях. Однако результат вновь получился не тем, что ожидали на Старой площади.

"Они получают слишком большие оклады"

Вместо единодушного осуждения аморального поведения "гладиаторов" коммунисты начали критиковать всю номенклатуру в целом. Инструктор ЦК Е. Шацкий в начале апреля 1955 года доложил о результатах обсуждения письма ЦК КПСС "О недостойном поведении тт. Александрова, Еголина и других" в учреждениях Академии наук СССР:


"Некоторые коммунисты, выступавшие на собраниях, говорили о том, что поведение Александрова и др. не является результатом простого заблуждения, могущего быть у недостаточно культурного или недостаточно политически грамотного человека, а произошло на почве сознательного нарушения всех основ социалистической морали со стороны высокообразованных людей, претендующих на роль ведущих философов и политических деятелей страны.
Некоторые коммунисты говорили о том, что такое недостойное поведение морально неустойчивых членов партии происходит от того, что они получают слишком большие оклады и, как сказал член-корреспондент АН СССР Федоров С. Ф., 'бесятся с жиру'. Поэтому коммунисты ставили вопрос о необходимости пересмотра денежного содержания высокооплачиваемых лиц".
Мало того, во время обсуждений закрытого письма участники назвали новых товарищей, которые или участвовали в развлечениях Александрова, или имели собственные "ансамбли ласки и пляски". Тот же Шацкий, например, докладывал:
"Выступивший на партийном собрании в Институте нефти АН СССР член-корреспондент АН СССР Лавровский К. П., который в связи с плохим состоянием здоровья проживает на территории санатория Академии наук СССР 'Узкое', сообщил о том, что сотрудники санатория 'Узкое' рассказывали ему о недостойном поведении некоторых видных работников Академии наук, в том числе Александрова и Еголина, на территории санатория. После партийного собрания т. Лавровский имел беседу с секретарем партбюро Института нефти т. Мамиконовым, которому рассказал более подробно о том, что ему об этом говорили сотрудники санатория 'Узкое'. Тов. Лавровский сообщил, что часто в санаторий 'Узкое' к 12-1 часу ночи на машинах приезжали Александров, Еголин, член-корреспондент АН СССР Иовчук и др. и шли в директорский кабинет, который к этому времени специально подготавливался. Затем через 1,5-2 часа туда же приезжали из Москвы машины с молодыми девушками. К 7 часам утра вся эта компания, чаще всего в состоянии сильного опьянения, уезжала, и кабинет директора санатория 'Узкое' сотрудниками санатория приводился в надлежащий вид. По словам т. Лавровского, те же сотрудники санатория 'Узкое' рассказывали ему о том, что иногда в ночные часы аналогично проводила время в этом санатории вторая компания, возглавляемая заместителем министра культуры СССР т. Кафтановым и братом академика Топчиева — Топчиевым А. В.".

Пикантность ситуации была в том, что именно Сергею Кафтанову министр Александров передавал дела после позорного снятия с должности. А включение в состав "гладиаторов" Михаила Иовчука с последующим лишением регалий наглядно показало бы, что вся верхушка советских философов — разложившиеся люди, откуда был один шаг до вывода, что и "вся наука у них такая". Тема морального падения Александрова и компании становилась уже крайне неудобной и опасной. Раздутую по недомыслию историю надо было спускать на тормозах. Причем так, чтобы о ней забыли быстро и надолго. Проще всего было отправить фигурантов подальше от Москвы. Но Александров не горел желанием покидать столицу. И тогда его решили добить идеологическим компроматом.
В Институте философии АН СССР, который Александров возглавлял с момента опалы в 1947 году до назначения министром, провели проверку. В отчете говорилось следующее:
"В результате неудовлетворительной работы дирекции и прежде всего ак. Г. Ф. Александрова, длительное время занимавшего пост директора института, а с 1953 г. и пост академика-секретаря отделения, имели место серьезные ошибки и извращения как в идейно-теоретической деятельности института, так и в организации его работы.



В институте допускались беспринципность и безыдейность, нарушался ленинский принцип партийности философии. Грубо подавлялась научная критика и отсутствовала самокритика. Директор Г. Ф. Александров преследовал лиц, выступавших с критикой, выгонял их из института. Выпустив под своей редакцией книгу 'Диалектический материализм' в качестве учебного пособия, он резко сопротивлялся опубликованию критической рецензии на нее...
Идейно-воспитательная работа в институте велась неудовлетворительно, имелись факты аморального поведения, среди части сотрудников культивировалось зазнайство, создавалась нездоровая атмосфера лести, угодничества и подхалимства".

"Не слушали предостерегающего голоса своих супруг"

День спустя после утверждения Президиумом Академии наук постановления "О научной деятельности и состоянии кадров Института философии АН СССР", 18 июня 1955 года, Александрова добили уже окончательно. Президиум Верховного совета СССР отстранил его от исполнения обязанностей депутата. Бывшему министру не оставалось ничего, кроме как принять предложенное ему назначение — научным сотрудником в Институт философии Белорусской академии наук.
Члена-корреспондента АН СССР и бывшего заместителя заведующего отделом ЦК КПСС Владимира Кружкова отправили еще дальше, за Урал, главным редактором свердловской областной газеты "Уральский рабочий". О его жизни там вспоминал корреспондент ТАСС в Свердловске Владимир Еременко:
"Владимир Семенович — человек скрытный и, что называется, 'тертый', побывавший в разный переплетах. Выпивал он всегда дозированно 'свою норму'. И даже когда возбуждался в беседах, в нем будто срабатывал тормоз, который глушил или напрочь обрывал его откровения. Поэтому почти всегда его рассказы оставались недосказанными".
О своих "гладиаторских" приключениях он тоже не вспоминал, но, как вспоминал Еременко, поучаствовать в разговорах о женщинах любил:
"Слушая меня, он неожиданно спрашивал:
— А коленки у нее были с ямочками? — И, видя мои затруднения с ответом, безнадежно махал выхваченной из варежки рукой.— Эх, молодежь! Ну разве ж можно быть такими невнимательными? Кошмар!"

Тяжелее всех пришлось Александру Еголину. Он с трудом перенес позорную выволочку и часто и подолгу болел. Весной 1959 года он был в санатории, куда пришло поздравление с Первомаем от его старого друга профессора Федора Головенченко, с которым они вместе работали в ЦК:
"Конечно, торопиться не надо с работой. Побольше надо отдохнуть, подружиться с природой. Ведь мы ею пренебрегали, не пользовались ее благами. Вот она и обиделась на нас. Мы сидели и дни, и ночи за столом. Не слушали предостерегающего голоса своих супруг. А теперь приходится расплачиваться дорого".
Спустя несколько дней Еголин умер. Александров пережил его всего на два года, хотя был на 14 лет моложе. Возможно, смерть 53-летнего академика сыграла роль в судьбе его друга Кружкова. В том же 1961 году его вернули в Москву и назначили директором Института истории искусств Министерства культуры СССР.
Судьба тех, кто не был упомянут в закрытом письме ЦК, сложилась куда успешней. Михаил Иовчук стал ректором кузницы высших партийных кадров — Академии общественных наук при ЦК КПСС. А Сергей Кафтанов еще несколько лет был замом министра культуры, а затем возглавлял Гостелерадио СССР. Ничего странного в этом не было — ни тот ни другой не считались сторонниками Маленкова.


Принцип наказания за аморалку не изменялся и в дальнейшем. К примеру, когда в ЦК доложили о том, что известный композитор-песенник со своим соавтором-поэтом регулярно устраивают в номере гостиницы "Москва" праздники для души и, как правило, приглашают на них на ночь одну юную девушку на двоих, дело было списано в архив. Ведь они словом и песней поддерживали политику партии и правительства.
То же самое произошло и в 1962 году, когда министр внутренних дел РСФСР Вадим Тикунов доложил руководству страны о проступке бывшего министра сельского хозяйства СССР Владимира Мацкевича:
"3 февраля с. г. около 20 часов в гостиницу 'Москва' пришел в нетрезвом состоянии депутат Верховного Совета СССР, председатель Целинного крайисполкома Мацкевич В. В., который пытался завести к себе в номер студентку МГУ Ашурову, 1943 года рождения, находившуюся в холле 5 этажа. Дежурная по этажу и горничная вступились за Ашурову, за что Мацкевич оскорбил их нецензурной бранью".
Обычного гражданина за это привлекли бы к ответственности по меньшей мере за хулиганство. Но с Мацкевичем, насаждавшем на радость "дорогому Никите Сергеевичу" кукурузу по всей стране, только строго побеседовал второй секретарь ЦК Фрол Козлов.
Товарищей с правильной политической ориентацией не наказывали за попрание норм коммунистической морали и впредь.

Немає коментарів:

Дописати коментар