Киевлянка Хорошунова в дневнике 1942 года: Канун Нового года вызывает бурю мыслей. Второй Новый год встречаем мы в оккупации!

"ГОРДОН" продолжает серию публикаций из дневника Ирины Хорошуновой – художника-оформителя, коренной киевлянки, которая пережила оккупацию украинской столицы в годы Второй мировой войны. Этот документ – уникальное историческое свидетельство, не воспоминания, а описание событий в реальном времени. Редакция публикует дневник в те даты, когда его писала Хорошунова, которой в момент начала войны было 28 лет. Сегодня мы представляем запись от 30 декабря 1942 года.

Сегодня 10:01

Ирина Хорошунова. Киев, 1942 год 
Фото из семейного архива Натальи Гозуловой

30 декабря 1942 г., среда

Завтра канун Нового года, 1943 год. И каждый спрашивает: что-то принесет он нам? Окончится ли война? И многие считают, что именно в 1943 году война должна закончиться.

---

Шурочка, двухлетняя племянница Ирины Хорошуновой, которая погибла вместе с родителями в 1943 году. Фото из семейного архива Натальи Гозуловой

---

Вчера Тане исполнилось двадцать четыре года. Так горько, что ничего радостного не принесла ей жизнь. И сейчас ей особенно тяжело, потому что она любит Степана. А он… Не так давно он сказал мне:

– Я встретил женщину. Стоящую. Нашу.

И часто не возвращается домой. Где он? С кем он? И Шурку он по-настоящему не любит. Дитя тянется к нему, а он очень холодно отстраняет ее. И больше всего дитя возле меня. Хоть и страшно это, потому что, если действительно мой процесс открылся, то это очень опасно для ребенка. А меня температура не выпускает из своих лап. Все еще лежу.

Позавчера (под предлогом празднования дня рождения Степана) собрались у него гости, ему исполнилось 27 лет, были два товарища. Я говорила с ними. Знаю их уже давно. А подробнее не могу сказать. В день рождения Тани никого у нас не было, кроме Нюси и Галины. Канун нового года неизбежно вызывает бурю мыслей. Второй Новый год встречаем мы в оккупации! Подумать только! Сегодня четыреста шестьдесят восьмой день нашего бесправия, нашей беды.

С партизанами немцы борются полным уничтожением сел. Они сжигают их вместе с населением

Праздников много, но настроение не праздничное, хотя, пожалуй, у тех из нас, кто ждет наших, оно порою градусом выше настроения немцев. Они говорят:

– Если мы побежим в штанах, то и вам придется бежать с нами.

(Это значит, что нам будет плохо).

– Но если мы побежим без штанов, тогда мы вас оставим.

(Нам больше подходит второе).

А итог: в штанах или без них, но немцы собираются бежать и ни на что уже не надеются, хотя они все еще у Волги. Но, вероятно, они знают больше, чем говорят. Потому что еще несколько месяцев назад таких настроений не было. Последнее время все более бледные сообщения с немецких фронтов и все более расширяющееся партизанское движение. Но и все усиливающиеся репрессии. С партизанами немцы борются полным уничтожением сел. Они сжигают их вместе с населением. Запирают в хатах и взрослых, и детей, обливают горючим, поджигают, а тех, кто пытается вырваться, штыками вбрасывают обратно. И земля не разверзается от этих чудовищных злодеяний. А результаты получаются такие, как и следует ожидать: десять сел сожгли оккупанты, сто сел уходят в лес. Немцы срывают свою злобу на всех, где могут. Попавшие в гестапо – исчезают бесследно. Никто не возвращается. Нет Фурсы, нет всей Шуриной семьи, нет самой Шуры. И ничего абсолютно о Ф.М.

Немцы припуганы малость. Рейхсдойче, сестры милосердия, да, очевидно, и другие немцы могут выходить из домов после семи часов только в случае особых надобностей. Во всех прочих случаях они уже до семи часов должны быть дома. На улицах настолько мало немцев, что это даже странно. А вечером их нет совсем. Вообще в городе сейчас намного уменьшилось количество немцев и увеличилось количество итальянцев и бельгийцев. Итальянцы по сравнению с немцами кажутся какими-то разболтанными в своих широких на меху шинелях, на тонких ногах в шерстяных чулках, в огромных ботинках. У многих из них торчащие перья на фетровых шляпах. Бельгийцы же в черных формах, как железнодорожники. И опрятны, как немцы. Их можно отличить по нашивкам на рукавах: на охристом фоне черный цветок или ветвь и сверху надпись: "Flandria". Язык у них звучный и красивый, но понять его не можем. Не знаю, на какой язык он похож.

Предыдущая запись в дневнике – от 24 декабря.

О личности автора мемуаров об оккупации Киева – Ирины Хорошуновой – и том, как сложилась ее жизнь после войны, а также о судьбе самого дневника читайте в расследованиях издания "ГОРДОН". Полный текст мемуаров публикуется в спецпроекте "Дневник киевлянки".

Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.

За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника Украинского института национальной памяти Александра Зинченко.