Шендерович: Сегодня о героизации "виолончельно-устричного" кооператива речь уже не идет

Российский писатель и публицист Виктор Шендерович отметил, что Кремль поймал общество в психологическую ловушку, заставляя его признать нормальность происходящего.

Вчера 00:03 | комментариев: 5

Шендерович: От нас требуется признание нормальности происходящего, а значит: психической аномальности протеста 
Фото: Феликс Розенштейн / Gordonua.com

Этот недлинный текст будет посвящен одной психологической ловушке.

...Дело было в самом начале "нулевых". Я работал на телекомпании НТВ, которую, по случаю прихода к власти президента Путина, начали "мочить" со всех стволов, главным из которых был "березовый" Первый канал — с Доренко, Леонтьевым и прочими классиками брутальной заказухи.

С одним из топ-менеджеров этого канала, человеком столь же циничным, сколь незаурядным, судьба сводила меня в те годы регулярно — в одном артистическом ночном клубе в центре Москвы.

К моему приходу он был, как правило, уже пьян (впрочем, трезвым его вообще видели немногие). Увидев меня в дверях, топ-менеджер исполнял всякий раз одну и ту же репризу: начинал громко аплодировать, крича на весь битком набитый зал:

— О! Наша совесть! Совесть пришла!

Разумеется, мне становилось неловко.

Именно мне — а не ему, который в рабочее время был занят моим уничтожением, а потом приходил сюда напиваться, чтобы расслабить психику. Мне становилось неловко — вместо него! Что, собственно, и было целью этой расчетливой клоунады.

На их профессиональном языке это называется словом "позиционирование". Легкий поворот колесика, и вот уже топ-менеджер Первого канала (наемник Березовского и заточка в руках Путина) смотрится нормальным, ироничным человеком — немного грешным, но даже симпатичным в своих понятных человеческих слабостях: кто же не грешен?

А ты стоишь тут, типа весь в белом, смешной и отвратительный в своих претензиях на мораль. Эдакий Фома Опискин...

И я хорошо помню, как подмывало меня оправдываться, объясняться... Что я, кстати, и делал, по неопытности.

Фома Опискин — это отвратительно. И наш брат-интеллигент, получивший советскую прививку от пафоса, воспитанный на самоиронии и сам, по давней традиции, настаивающий на собственной второстепенности, — чрезвычайно чувствителен к таким вещам! И нет ничего привычнее ему, чем махнуть рукой в интеллигентском мазохизме, усмехнуться, снизить тон: ладно, чего там, все такие, и я такой...

Во многом именно на этом держится опасное обаяние героя довлатовского "Компромисса", зашивающего брюки хаму-начальнику: он такой же беспринципный, как мы. И симпатичен нам — не тем ли, что как бы не требует большего и от нас?

"Как бы" — потому что довлатовский герой, сколь бы он ни был биографически близок автору, автору, разумеется, не равен...

Довлатов, писавший в годы героизации пустоты, в эпоху бесстыжих "совписов", блестяще сыграл на противоходе — но с тех пор маятник давно улетел в противоположную сторону. Сегодня о героизации "виолончельно-устричного" кооператива речь уже не идет; тамошние конструкторы смыслов — не идиоты. Все, что требуется от нас, — наша ухмылка в знак согласия с тем, что в мире нет ни добра, ни зла, а просто кто не успел, тот опоздал!

От нас требуется признание нормальности происходящего, а значит: психической аномальности протеста, если не его двусмысленности!

Эта солидарная с властью ухмылка означает: тот, кто выходит сегодня ("во всем белом, гы-гы") со своими моральными претензиями, — просто смешон. А скорее всего, и вышел-то не за просто так. А стало быть, он еще хуже, чем мы, которые честно молчим в тряпочку, пилим бюджеты и в открытую подмигиваем друг другу, в соответствии с общей теневой моралью...

И это дает нам полное право громко и издевательски поаплодировать такому человеку, прокричав на весь зал:

— О! Совесть! Наша совесть пришла!

И зал должен на это понимающе рассмеяться, а вошедший — съежиться от неловкости и понять наконец, что он такое же дерьмо, как и все, и даже еще хуже.